Истомин Виктор Владимирович - Герой Советского Союза в 18.08.1945, медаль № 8204, полковник Летчик эскадрильи 783-го штурмового авиаполка (199-я шад, 4-й шак, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт).
Родился 12.01.1924 в Москве в семье служащего. Русский. Член КПСС с 1946. Окончил среднюю школу. В Советской Армии с сентября 1941. Окончил Тамбовскую военно-авиационную школу пилотов в 1944. На фронтах Великой Отечественной войны с июня 1944. Летчик 783-го штурмового авиаполка (199-я шад, 4-й шак, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт), младший лейтенант. К маю 1945 совершил 90 боевых вылетов, провел 17 воздушных боев, уничтожил 2 самолета, 10 танков и БТР, много живой силы противника. Звание Героя Советского Союза присвоено 18.08.1945. После войны продолжал службу в ВВС. В 1954 окончил Военно-воздушную инженерную академию им. Жуковского, был на летно-испытатательной работе. С 1965 — старший инспектор-летчик службы безопасности полетов ВВС. С 1973 полковник Истомин — в запасе. Работал на московском машиностроительном заводе "Знамя". Награжден орденом Ленина, 2 орденами Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1 степени, 2 орденами Красной Звезды, медалями.
В сентябре 1941 года я закончил летную школу аэроклуба и был направлен в Тамбовскую военную авиационную школу пилотов. После окончания школы с июня 1944 года я — на фронтах Отечественной войны. Летчик-штурмовик на знаменитом Ил-2. Тогда еще это была очень молодая специальность. Но и из печати и из рассказов случайных знакомых мои близкие уже знали, что это — дело очень опасное.
Итак, я летчик 783-го Краснознаменного штурмового авиационного полка, входившего в состав 199-й штурмовой авиационной дивизии 4-го штурмового авиакорпуса, которым тогда уже командовал прославившийся, еще в Заполярье генерал Байдуков Георгий Филиппович, сподвижник Валерия Чкалова, в экипаже которого он прилетел в США через Северный полюс.
Сражался я на 1-м и 2-м Белорусском фронтах. Участвовал в прорыве обороны врага на Днепре, в разгроме Бобруйской группировки противника, в боях под Минском, Слонимом, Брестом. Довелось участвовать в освобождении Польши, драться в Восточной Пруссии и Германии. Я совершил более ста боевых вылетов, уничтожил два вражеских самолета, десять танков, бронепоезд, четыре переправы и много боевой техники и инженерных средств врага. Но один случай в этой военной круговерти я запомнил особенно ярко — навсегда.
Наш штурмовик Ил-2 обладал мощным вооружением, состоящим из пулеметов, пушек и бомб, а также крупнокалиберного пулемета, которым, как правило, работал наш воздушный стрелок.
Мы атаковали противника с малых высот, чтобы успешней его поражать, но тем самым становились уязвимее и сами. Чтобы добиться успеха в бою, необходимо было видеть позиции пехоты, артиллерии, средоточение танков. Улавливать хаотическое движение этих танков и двигающихся поездов, бронепоездов, кораблей и других плавсредств... И все это стреляло в нас самих: из зениток, танковых орудий и даже автоматов. Взрывались на передовой фугасы... Они тоже посылались нам, штурмовикам, летящим на бреющем полете; и не только фугасы, но и их осколки могли поразить нас. А на больших высотах приходилось отбиваться от яростных атак фашистских истребителей, прикрывавших свои войска. Но и нас сопровождали истребители, отбивавшие их атаки.
Наш воздушный стрелок с замечательной летной фамилией Чкалов был поистине самоотверженным другом. Он думал прежде всего о нас, как и мы думали о тех, кого в первую очередь обязаны были защищать по приказу наших командиров. Таковы, наверное, законы войны: (Кто-то кого-то должен защищать именно ценой собственной жизни. У каждого в бою своя роль. И у каждого свои, особые трудности, связанные с его военной профессией.
Летом 44 года при освобождении Белоруссии продолжались упорные бои нашей пехоты с противником. Мы всеми силами помогали ей, делая в отдельные дни по три-четыре боевых вылета.
Однажды, уже под вечер, летели группой из шести самолетов на фронт, где на одном участке, уже знакомом нам, в лесу, сосредоточилось большое количество танков противника с явным намерением нанести нашим войскам неожиданный, сильный удар и задержать их наступление. Вел командир эскадрильи старший лейтенант Николай Федоров. При подлете к линии фронта нас встретил плотный зенитный огонь врага, но мы, маневрируя, продолжали полет к цели, идя за своим командиром. И он точно вывел эскадрилью к скоплению вражеских танков. Те, увидев нас, открыли бешеный огонь из своих башенных орудий и пулеметов. Пикируя за командиром, мы сбросили на них противотанковые бомбы, выпустили из-под крыльев реактивные снаряды. Все смешалось в дыму и облаках огня и пыли. Уцелевшие танки фашистов начали расползаться — им стало уже не до атак. У меня за спиной тарахтит из своего пулемета воздушный стрелок Петр Чкалов, в воздухе появились «мессеры», вызванные немцами, на них ринулись наши «яки», и над нами завязался отчаянный воздушный бой.
Я летел последним в группе, за своим старым товарищем (мы дружили еще со времен авиационного училища), Жоркой Гришенковым. Видел, как он точно отбомбился, — огнем взметнулись взрывы на земле среди танков! Но что-то случилось с ним самим. «Эр-эсы» он почему-то не пустил, на выводе из пикирования у самолета вышла только одна «нога», а стрелок у Жорки молчал.
Полет их машины стал неуверенным, но Жора каким-то фанатическим усилием летчика продолжал держаться в строю, точней — в центре круга, создавшегося из наших штурмовиков.
Когда мы заходили на позиции танков вторично, расстреливая их и все вокруг из пушек и пулеметов, я вдруг увидел, как самолет Жорки стал идти с большим креном мимо нас и врезался в самую гущу вражеских танков...
На фронте бытовала традиция — мстить за потерю друзей, родных, любимых.
Я страдал глубоко и решил отомстить за Жору. Техник самолета и мой стрелок, понимая мое тяжелое состояние и готовность мстить за погибшего друга, подсказали мне сделать на фюзеляже нашего самолета надпись «За Жоржа!»
Они всю ночь выводили на фюзеляже белой краской эти два коротких слова — «За Жоржа» — витиеватыми буквами-закорючками. А чуть выше этой надписи нарисовали белые стрелы.
Издали, из-за этих стрел, невозможно было прочитать написанное, но самолёт стал резко отличаться от других, когда мы летели группой.
А я все думал и думал: «Ну почему Жорка после первого захода, когда подбили его самолет, допустил, чтобы, вывалилась «нога» его шасси: то ли его тяжело ранило, то ли убили стрелка? Иначе он не молчал бы и не вышел из строя. И ведь линия фронта была совсем рядом!» Наконец я понял: не мог он бросить нас, не выполнив задания. Не мог не расстрелять по ненавистному врагу все «эр-эсы», все снаряды и патроны! И не пытался он идти на вынужденную посадку, как я было подумал сначала. Он намеренно врезался в гущу врага. У него были и свои, личные причины ненавидеть фашистов, — я знал об этом. В последующих боевых вылетах я с тревогой стал ощущать, что фашистские истребители обращают на меня особое внимание. Моему верному Пете Чкалову приходилось сильно попотеть, когда он отбивался.от них. Зенитчики фрицев тоже старались бить в конец группы, где последним — замыкающим — часто летал я. После очередного такого вылета, который стоил мне большого напряжения сил, зам.командира полка, опытный и смелый летчик майор Ларин после разбора вылета отвел меня в сторону и сказал:
— Истомин, я понимаю и разделяю твою боль от потери друга. Но твои каракули на фюзеляже самолета заставляют фрицев думать, что среди нас появился знаменитый ас, вот они по тебе больше всех и лупят! Только ты не обижайся, я все понял и сочувствую тебе. Но горе — горем, а терпи: война без слез не бывает. И надо становиться взрослей!
Он посмотрел мне в глаза, как смотрел родной отец, ругая меня за ребячьи проделки... Я, конечно, не обиделся на умного и корректного командира. В самом деле вдруг почувствовал себя повзрослевшим, хотя не меньше прежнего меня раздирала боль за погибшего Жорку. А после ужина мы втроем до утра соскабливали с фюзеляжа памятные слова «За Жоржа!». Теперь я Продолжал летать на боевые задания как все, без всякой надписи на фюзеляже, и боевой мой счет от этого только вырос.
Через несколько дней майор Ларин героически погиб в огне, поражая важную цель. Он вел тогда группу «горбатых», в которой был и я. И хотя это было очень давно, мне все еще порой кажется, что он жив, так ярко я его помню. Потому что своей отцовской беседой со мной — о «мщении» и «асах» — он спас меня.
Источники
Всем смертям назло - Москва. Знание 2000 Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь. Т.1. М.:Воениз.1987.